Ландскнехт. Часть вторая - Страница 22

Слушая дедовы рассказы, старался я выловить полезное. Так выходило, что тут, в форте, станут войска Союза. Вот те как раз, что в песочной форме. Ну, это понятно, если Союз влез — то свое урвут. Форт — это стратегический пункт. Так что они тут сядут. А вот мы сейчас — 'в гостях' у баронских. То‑то я еще удивился — сержанты и офицер, что допрашивал, они в серой форме, темнее чем валашская, и оттенок не тот. И ремни портупеи всякие — черные, а не в цвет. Ну и покрой другой. Перешептнулся с минометчиком — тот удивлялся, что мол — кокарда странная у этих. Баронская, если его постоянные полки — ворон на столбе или волчья голова. В большую войну барон, бывало, нанимал еще полки — там номера в кокарде были. Так впрочем все делают, номер в кокарду если полки не постоянные. А тут — пустые кокарды, с эдакой заглушечкой на место эмблемы. Неясно…

Только я хотел у дедка повыспрашивать, хотя уже догадывался, что к чему, да и остальные вроде как тоже понимать начинали — как все непонятки разрешились сами. Зашел Барген, и велел всем выметаться на двор. Там оба сержанта нас построили — нет, далеко не все из каземата тут — нету раненных никого, и повели на плац.

Там нас ждал тот самый офицер, и те же двое — писец с походным ящиком и унылый. Нас выстроили, отравняли и засмирнили. Офицер прошел вдоль строя, не глядя даже краем глаза, встал поодаль, и полуотвернувшись, начал толкать речь. Я сначала решил, что будет некоторое дежа — вю, опять как еще ТАМ — попрет всякий пафос и прочее. Ан нет. Ничего подобного. Предельно кратко и матерно офицер, назвавшийся 'капитаном Кане, и не приведи Боги вам не запомнить сразу!',охарактеризовал все вместе — международную обстановку, князя Орбеля с порядковым номером два, нашу боевую подготовку и выучку, жалованье и перспективы, начальство, политиков и какую‑то 'старую церковь'. Впрочем, это было вступление. Суть была еще проще и незамысловатей.

— Итак, вы, сброд, предатели и изменники, мусор и мешки для сбора пуль! Вам предоставляется шанс. Хотя это и глупо — кому вы такие нужны? Разве что заберет кто из вас чужую пулю… Короче, уроды! Кто не желает служить барону — шаг вперед! Не дрожите, сопляки, ничего страшного — попретесь в лагерь! Ну? Двое? Еще? Нету? — Значит, остальные согласны. И упаси теперь Боги кого‑нибудь передумать — пристрелю как дезертира. Все услышали? Что?! Не слышу?! Все. Хорошо.

Кане повернулся к строю, прошел вдоль, осматривая каждого — впереди стоящие непроизвольно вытянулись и подобрались. Удовлетворенно кивнув, капитан остановился посередине строя, и продолжил, уже совсем по — другому. Чуть добрее. На какую‑то молекулярную величину.

— Солдаты! Солдаты непобедимой армии нашего барона! Да, дерьмо свинячье — вы теперь снова солдаты! Но в этот раз, если вы решите сдаться в плен — лучше сами себе кишки выпустите — проще будет! Солдаты! Вы получаете шанс. Вы все, естественно, дерьмо, и этого недостойны. Но… вам повезло. Знаете, в чем ваше уродское везенье, вы, бараны в форме?! В том, что наш барон слишком ценит своих солдат. Он их хорошо кормит и одевает. Он дает им отличное оружие. Он платит им большое жалованье. Они дорого обходятся барону. И он их бережет. Именно потому вы, отребье, достойное лишь гнить в лагере — получили шанс стать солдатами барона. Потому что барон бережет своих солдат. А валашцы успели укрепить перевал. И штурмуя перевал — погибнет много славных солдат нашего барона. Барон этого не хочет, он бережет своих солдат… И потому ВЫ! ВЫ, мать вашу, полковую девку, дерьмо и позор любой армии — вы, своими тушками примете все те пули, что предназначены славным солдатам барона… — Кане на секунду замолчал, и спокойным будничным голосом продолжил — А кто из вас при этом останется жив — станет полноправным солдатом барона. И я сам набью морду любому кто вас в чем‑то упрекнет. Добро пожаловать в особую штрафную роту при славном отряде штурмовой пехоты, покойнички.

Настала тишина, на несколько секунд все замерли. Потом кто‑то глухо охнул, выматерился стоящий рядом солдат, а на правом кто‑то даже завыл тихонько и жутко. И тут внезапно капитан рассмеялся каркающим смехом.

— Дерьмо! Вы что, думали, вас отправят в обоз?! На теплые места? Может, на кухню к многославному Костылю? Ах, да — в трофейную команду! Как я мог забыть! Ну и в лазарет, там ведь бывают санитарки! Молчать! Я не шутил — кто не хочет — может выйти из строя и получить от меня пулю! — он снова на секунду замолк, и добавил — Да, если кто‑то думает себе. Вам дадут оружие. Барон не погонит вас просто собирать пули, он слишком щедр… хотя, я думаю — зря. Он не надеется, конечно же, что такие уроды, как вы, смогут нормально воевать, но… он слишком добр даже к такому быдлу. Но. Если кому‑то из вас. В его дурную башку. Придет мысль использовать оружие как‑то не так… то это будет самая вольная его мысль — она вылетит на свободу из его головы вместе с пулей. Понятно? Не слышу! Ну и хорошо. За остальным проследят ваши командиры… хе — хе… Ефрейтор, займись бумагами…

С бумагами впрочем, все было совсем просто — писарь, раскрыв свой ящик на манер мольберта, наладился переписывать подходивших к нему под чутким надзором материализовавшихся откуда‑то сержантов, сначала записывая к себе в бумажку, а потом каждому велел расстегивать ворот и шлепал, под сдавленные ругательства, под началом ключицы печать. Я подобное видал уже тут — один из наводчиков попал в форт именно по штрафному делу, и ему шлепнули такую же печать. Не то что татуировка, но сама сойдет через пару месяцев только. Можно, конечно, содрать. Но лучше не надо. Вот и моя очередь. Имя, записал, холодный кружочек прижался к груди, писарь, держа левой рукой штампель словно зубило, закусив губу, бьет по медному набалдашнику ладонью правой. Кольнуло, зашипел я матерно, на что писарь даже не обратил внимания, шагнул в сторону, к тем, кого уже проштамповали. Скосил глаза — кружок, в нем в центре — клещ, что ли изображен, или жук какой. В нем номер — теперь мой номер семнадцать. Дата поверху сегодняшняя. А внизу цифра — срок. Один месяц. То есть один месяц надо провоевать — и свободен. Ну, то есть на службе, там тоже так просто не соскочишь. Но месяц… это очень плохо. Не успел я это додумать, как постный, с сержантским шевроном меня — цоп. И спрашивает: