Ландскнехт. Часть вторая - Страница 26

Потом священник начал пояснять, плетя какие‑то хитрые юридическо — моральные кружева, про то, что мол Присяга, это дело тонкое, и мол, есть такая присяга, которую и нарушить не грех. А с другой стороны — Присяга‑то дело обоюдное, и мол, если присягнувшего предает тот, кому присягали… В общем, мол — все вы правильно сделали, но только в отношении князя Орбеля, потому что тот, несомненно, есть воплощение всего зла и посланник демонов, что практически безусловно доказано. Излагал он это, то и дело косясь на меня. Ну, ясное ж дело — добрые люди везде найдутся. Странно было бы, если бы у нас особист не обзавелся 'доверенными лицами', ага. Да и наплевать, я на взгляды агитатора отвечал честной и открытой улыбкой. Подумаешь, мне словарный запас расширить — я и сам такие речи толкать могу, а то еще и похлеще. Про волосатые щупальца мирового империализма и неотвратимость наступления эры демократии. А так же о грядущем торжестве общечеловеческих ценностей.

После агитации в храме устроили службу, при том, вроде как‑то все чуть иначе, не так как у нас было. Как‑то проще и быстрее.

— Обновленцы, чего взять — вздохнул на мой вопрос сосед — Хотя по мне так так даже лучше, оно как‑то понятнее, что ли…

Уточнять, что за обновленцы, я не стал — вот уж чего, а религия меня совсем не заботит. Тем более, что по сути‑то, похоже, различия какие‑то несерьезные и формальные — ну, вроде как у нас католики и православные, или лютеране какие. Не то чтоб там ислам или еще что такое. Формальности какие‑то. Хотя из‑за таких формальностей у нас и войны бывали… ну или как предлог религиозные формальности использовали, да.

После службы снова выстроили, и Кане огласил, что у всех есть час до обеда, и разрешается забрать свои вещи из казарм. 'Ишь ты, вона как…' тихонько присвистнул сосед справа. Похоже, дело это не совсем обычное. Судя по веселой ухмылке капитана — так и есть. Типа поощрения авансом, что ли? Похоже, капитану, походу нравился произведенный эффект, видать, значимое послабление — наши воодушевленно зашумели после команды разойтись.

Все сразу как‑то разбились на группы, и более — менее прилично отправились к своим местам обитания. А я остался один. Нету никого более с нашей батареи. Кроме меня и Балу — остальные кто поранен, кто убит, а прочие, надо полагать, так в плену и остались. Это, видать, опять шуточки барона такие — мол, кто не навевался — идите и воюйте. Шутник хренов. За этими мыслями я как‑то один и остался стоять. Поймал на себе взгляд капитана — еще не хватало начальству в глаза лишний раз западать, с другой стороны — да пошло оно все. Грустно как‑то так стало, вздохнул, выругался тихо, по сторонам оглянулся, ружье на плечо закинул, да и пошагал к нашей бывшей батарее.

И ведь, надо сказать — вот как‑то ощущения такие… Наверное, когда с турмы выходят — так примерно себя чувствуют. Ячное дело, что с крепости никуда не деться и вообще — но в пределах, пожалуй, службы. А так — идешь себе вольно, ружье на плече, а не сзади несут.

Дошел до батареи, осмотрелся. Грустно тут. Расхреначили славно, в щебень. Пушки разбитые, гильзы… Кровища уже просохла и пылью занесло. Убитых ясное дело поубирали. Вид, как и у любого такого битого укрепления — какой‑то эдакий…. Свалку напоминает. Все в беспорядке и всякий хлам везде. Вздохнул, да и пошел вниз, в казарму, винтовку снял, и несу за цевье посередь ствола, штыком вверх — иначе тут не пролезть. Еще и подумал — до чего же неудобно, на самом деле, на что уж карабин лучше был. Грустно придется, когда драться надо станет. Оно конечно, этим дрыном — сподручнее конника в седле достать, под шашку не подставляясь. Тут конница дело обычное, и шашки вполне в ходу — вспомнил я виденных в первые дни порубанных, там где князь расказачивание проводил радикальное. Но я‑то такому штыковому бою не учен. Да и то сказать — мне бы от конников лучше хоть немного патрон дали, пусть и совсем в упор с этого ружья стрелять. Только и остается на штыках с пехотой в чистом поле резаться удобнее. Снова все это не весело. Ну да, выбирать не приходится.

Толкнул дверь, вошел… опачки. Смотрят на меня насторожено несколько солдат в песочке. Ну, ясно — новые хозяева.

— Здравы будьте, воины — говорю им — Кто старший?

— Тебе на что? — смотрю — хмурятся, на форму мою смотрят — ну, ясное дело, штрафник — не человек, а чего спрашивается приперся, и совсем непонятно — Сам кто таков? Чего надо?

— Ты, значит, старший — не спрашиваю, утверждаю, нечего тут тоже, я — на службе, у меня можно сказать приказ капитана и пошли вы все к демоновой матери — В общем, ефрейтор — меня отправили вещи мои забрать.

— К — какие? — ефрейтор то как‑то сбивается с панталыку — Откуда забрать?

— Вы тут чего, пьянствуете? — не могу удержаться я — Мои вещи. Из рундука. Я. Тут. Служил. Теперь вот. А вещи — тут.

— И что? — как‑то совсем тупо хлопает глазами ефрей.

— Конь в пальто! — не выдерживаю я — Вы тут пьяные что ли? У меня приказ от капитана Кане, моего командира — полчаса на то чтоб забрать свои вещи. Что не так, ефрейтор?

Выбесили они меня, пялятся как… непойми как. А мне плевать. Я теперь штрафник и потому мне положено выполнять только приказы командира. Так уж тут заведено. Ну, примерно как с часовым на посту. И я этим воспользуюсь, потому что не нравятся они мне.

Однако, имя капитана производит эффект брошенной гранаты — все как‑то моментально разбегаются с глаз, оставив передо мной одного ефрейтора, и он тоже явно не в своей тарелке. Чего они, на самом деле тут квасили? И боятся, что я их сдам? Уроды, нужны вы мне очень. Но все оказывается проще.